Время лохов [СИ] - Игорь Анатольевич Безрук

Он ввел меня в широкий кабинет, в котором располагалось всего три стола и несколько набитых папками шкафов. За одним из столов сидел другой оперативник, повыше ростом, долговязый, с залысинами на голове, тоже в штатском. Первый протянул мой паспорт коллеге.

— Еще серпасто-молоткастый! Вы там что, на Украине, совсем не собираетесь менять паспорта на новые? У вас там, вроде, уже появились свои жовто-блакитные?

— С Украины, — стал заинтересованно перелистывать мой паспорт долговязый. — Не сидится вам, что ли, на месте?

— Было б где сидеть, не приехали, — спокойно ответил я.

— А к нам зачем пожаловал?

— Говорят, у вас наши ребята.

— А сам кто? Работаешь с ними или прикрываешь?

— Там есть мои друзья. Я приехал узнать, за что их задержали.

— Странно, что ты этого не знаешь, раз называешь себя их другом. И потом их продержат тут не более нескольких часов, хотя можем задержать и до трех суток. До выяснения всех обстоятельств и уточнения личностей каждого. Хочешь к ним присоединиться? Наверняка, ты не просто их друг. Сто процентов, ты с ними работаешь — нет?

— Я же вам сказал: там есть мои друзья. Я приехал узнать, в чем они провинились и скоро ли их выпустят.

Долговязый поднялся, подошел ко мне.

— А почему ты так уверен, что твои друзья именно у нас?

— Мне так сказали. Жена одного из моих друзей.

— Ну, жены редко когда ошибаются, — хмыкнул коренастый. — Моя вот тоже, как сыщик: никуда от нее не спрячешься.

— Так что? — спросил я. — Надолго они у вас?

— А ты переговорщик? — долговязый взглянул на меня. — Или уполномоченный?

— Не переговорщик и не уполномоченный. Я сам по себе. Просто беспокоюсь за друзей.

— Настоящая дружба — это хорошо, это здорово. И кто твои друзья?

— Баскаков Евгений. С ним должна быть еще Касаткина Элла, тоже наша землячка.

— Вот какая дружба, — ухмыльнулся долговязый. — И что, ты готов за друзей в огонь и воду, любую боль перенести?

— За друзей готов. Разве это зазорно? — Я посмотрел на долговязого в упор.

— Нет, не зазорно. Только остались ли еще в наше время такие понятия, как дружба, преданность, верность?

— У вас, может, и не остались, а я из старого мира — друзей предавать не привык.

Я не сдавался. Коренастый придвинулся ближе.

— Значит, говоришь, за друзьями пришел?

— Да, за друзьями.

— А хочешь, мы их отпустим? — улыбнулся коренастый и подмигнул долговязому. — Сколько их там у нас в кутузке? Человек семь? Выдержишь семь ударов по корпусу, отпустим. Как тебе?

— Бейте, — сжался я в комок.

Коренастый нанес мне резкий хук в живот. Первый удар я выдержал, но тут же получил удар кулаком в левый бок, затем в правый, прямой в грудь. Я сдвинулся назад, но выпрямился, снова собрался с силами:

— Лупи еще!

Подошел долговязый, саданул два раза в живот и снизу в челюсть. Я грохнулся на пол, почувствовал вкус крови во рту.

— Что ж вы делаете, сволочи? Фашисты, — пробормотал я, приподнимаясь на локте.

— Что ты сказал? — набычился коренастый.

— Фашисты вы, а не люди. Хуже фашистов. У вас других развлечений нет?

— Ты смотри, какой моралист выискался — не тебе, лохотронщику, вякать. А это за фашистов, — наклонился коренастый и шибанул меня в висок. Я плюхнулся на пол, затем опять приподнялся на локоть, задрал голову и снова бросил с вызовом:

— Фашист!

— Ну, ладно, хватит, — остановил коренастого долговязый.

Тут дверь отворилась и дежурный ввел в кабинет Еремеева.

— Товарищ капитан, еще один. Тоже, говорит, за лохотронщиками.

— Ладно, разберемся, — сказал долговязый. — Возвращайся на пост.

— Есть, — дежурный удалился.

Еремеев ошарашено взглянул на меня.

— Ну, давай, поднимайся, — долговязый поднял меня с пола, посадил на стул.

— Этот за друзьями, а ты за кем? — спросил Еремеева коренастый.

— Тоже за ними.

— Тогда забирай и этого, он за всех вас отработал. Паспорта пока останутся у нас, скажешь своим смотрящим, пусть за ними сами приезжают.

Я поднялся, пошатываясь подошел к Еремееву.

— Все нормально? — спросил Еремеев.

— Нормально.

Какое еще зло можно причинить рыбе, которая уже поймана, изжарена и подана на стол под соусом?

Мы вышли в коридор. Коренастый пошел за остальными, долговязый бросил мне и Еремееву: «За мной», — и направился к дежурному. Минут через пятнадцать Баскаков с товарищами вышли во двор, где мы с Еремеевым ждали их возле машины. Баскаков крепко обнял сначала Еремеева, потом меня.

— Уж думали не вырвемся, — сказал и улыбнулся.

— Скажите спасибо Диману, он за всех расплачивался.

— Да ладно тебе, Олежа, не говори ерунды, — пробормотал я с трудом — челюсть еще ныла.

Баскаков обернулся к подошедшим.

— Марин, все не влезем, лови такси, забирай оставшихся и дуйте к нам на Удальцова. Хома знает.

Дрыщ, Баскаков и Колян влезли в машину к Еремееву.

— Диман, ты идешь? — крикнул Баскаков, перед тем, как сесть.

— Да, сейчас.

Я остановился возле Эллы.

— Ты как?

— Живая.

— Тогда увидимся.

Я пошел к машине Еремеева. Через полчаса мы были на месте.

Ближе к полуночи сабантуй только развернулся. Все пребывали в каком-то пьянящем восторге, и не столько от алкоголя, сколько от ощущения освобождения, легкости, удачи.

— Я же говорил вам, — бормотал напившийся Баскаков. — С нами не пропадете, не хрен шастать по Москве, из бригады в бригаду. Там, где мы, там фортуна и успех. Да, и еще, я чуть не забыл про наше золотое правило: кто сегодня привел самого денежного клиента? Опять наш тихоня-Диман, благодаря ему мы все сегодня и с деньгами в кармане, и на белом коне. А значит, Диману положена, как у нас и заведено, премия: десять процентов от проигрыша лоха.